Все чаще и чаще сверхбогатые руководители корпораций заявляют о своем желании отдать часть своего состояния - часто, чтобы помочь исправить проблемы, вызванные деятельностью их компаний. СМИ обычно называют их «филантропами», но не является ли «филантропия» обычным корпоративным лицемерием?
В феврале 2017 года основатель и генеральный директор Facebook Марк Цукерберг попал в заголовки мировых СМИ благодаря своей благотворительной деятельности. Компания Chan Zuckerberg Initiative, основанная Марком и его женой Присциллой Чан, выделила более 3 млн. долларов в виде субсидий на решение жилищного кризиса в районе Силиконовой долины.
Дэвид Плуфф, президент Chan Zuckerberg Initiative по общественной политике и адвокации, заявил, что гранты предназначены для «поддержки тех, кто работает в Силиконовой долине, чтобы помочь их семьям, пострадавшим от кризиса, поддерживая их исследования, направленные на поиски долгосрочного решения - двухступенчатой стратегии, которая будет определять большую часть нашей политики и пропагандистской работы».
Это лишь небольшая часть благотворительной империи Цукерберга. Chan Zuckerberg Initiative выделила миллиарды долларов на благотворительные проекты, направленные на решение социальных проблем, с особым упором на решения, связанные с наукой, медицинскими исследованиями и образованием.
Благотворительная кампания началась в декабре 2015 года, когда Цукерберг и Чан опубликовали письмо своему ребенку Максу. В этом письме родители взяли на себя обязательство, что в течение своей жизни они пожертвуют 99% своих акций в Facebook (в то время оценивавшиеся в 45 млрд. долларов) на «миссию развития человеческого потенциала и содействия равенству».
Жилищный вопрос, конечно, гораздо более близкая и практическая цель. Дело касается вопросов, связанных буквально со входом в главный офис Facebook в Менло-парке. В этом районе средние цены на жилье почти удвоились примерно до 2 млн. долларов в течение пяти лет между 2012 и 2017 годами.
В целом, Сан-Франциско - это город с огромным неравенством доходов и самым дорогим жильем в США. Вмешательство фонда Цукербергов было явно рассчитано на то, чтобы компенсировать социальные и экономические проблемы, вызванные арендной платой и ценами на жилье, которые взлетели до такого уровня, что трудности испытывали даже технические специалисты на шестизначных зарплатах. Работникам с более скромными доходами, содержать себя, не говоря уже о семье, стало почти невозможно.
По иронии судьбы, бум в технологической отрасли в этом регионе (и Facebook был на переднем крае этого бума) был одним из основных факторов кризиса. Как сказал Питер Коэн из Совета общественных жилищных организаций:
«Когда вы имеете дело с такой концентрацией богатства и такими абсурдными затратами на недвижимость, вы не имеете дело с жильем, обслуживающим растущее население. Вы имеете дело с жильем как с объектом спекуляции».
Очевидно, что щедрость Цукерберга не может оказать значительное влияние на серьезную проблему, которая была вызвана успехом отрасли, в которой он ведет бизнес. В некотором смысле, жилищные гранты - это попытка «смягчить» проблему, которую вызвали Facebook и другие корпорации в районе залива Сан-Франциско.
Это выглядит так, как будто Цукерберг перенаправляет часть доходов неолиберального технологического капитализма во имя щедрости, чтобы попытаться решить проблемы неравенства, созданного социально-экономической системой, которая позволила получить эти доходы.
Легко думать о Цукерберге как о каком-то директоре-герое, как о талантливом парне, чей гений сделал его одним из самых богатых людей в мире, и который решил использовать свое богатство на благо других.
Образ, который проецирует Цукерберг, - это альтруизм, не лишенный личных интересов.
Однако, если копнуть чуть глубже, оказывается, что структура благотворительного фонда Цукерберга содержит в себе гораздо большее, чем добросердечный альтруизм. Даже когда многие аплодировали Цукербергу за его щедрость, природа этой очевидной благотворительности была открыто поставлена под сомнение с самого начала.
Формулировка письма Цукербергов, написанного в 2015 году, легко можно истолковать как то, что он собирался пожертвовать на благотворительность 45 млрд. долларов. Как сообщил журналист Джесси Айзингер, расследовавший этот вопрос в то время, организация Chan Zuckerberg Initiative, в которую должны были быть направлены эти средства, является не некоммерческим благотворительным фондом, а компанией с ограниченной ответственностью.
Этот правовой статус имеет существенные отличия, особенно когда речь идет о налогах. Как компания, Chan Zuckerberg Initiative может делать гораздо больше, чем просто благотворительная деятельность: ее правовой статус дает ей право инвестировать в другие компании и делать политические пожертвования.
Также статус компании не ограничивает Цукерберга в принятии решений о том, что он хочет делать со своими деньгами: он босс. Более того, как писал Айзингер, смелый шаг Цукерберга привел к огромной отдаче от инвестиций в Facebook с точки зрения связей с общественностью, хотя оказалось, что он просто «переложил деньги из одного кармана в другой, не заплатив при этом никаких налогов».
Создание Chan Zuckerberg Initiative, явно не благотворительной организации, означает, что Цукерберг может контролировать инвестиции компании так, как он считает нужным, при этом получая значительные коммерческие, налоговые и политические выгоды.
Все это не означает, что мотивы Цукерберга не включают какое-либо проявление его личной щедрости или какого-то искреннего стремления к благополучию и равенству человечества.
Однако все это предполагает, что, когда дело доходит до фактических пожертвований, подход любого миллиардера, являющегося главой компании (CEO), заключается в стремлении сохранить контроль над любыми активами компании, и ожидании получения выгоды взамен пожертвований.
Такая переформулировка благотворительности, в которой благотворительность больше не считается несовместимой с контролем и личными интересами, является отличительной чертой «сообщества CEO»: общества, в котором ценности, связанные с корпоративным руководством, применяются ко всем сторонам человеческой деятельности.
Марк Цукерберг ни в коем случае не был первым CEO современности, который обещал и инициировал крупномасштабные пожертвования личного богатства в собственные структуры. В сообществе CEO такой шаг считается способом получить статус честного богатого бизнесмена и создать в своей бизнес-структуре легальный механизм, позволяющий передавать свое богатство.
Этот шаг был институционализирован в так называемой «The Giving Pledge» (Клятва дарения), благотворительной кампании, начатой Уорреном Баффеттом и Биллом Гейтсом в 2010 году. Кампания была нацелена на миллиардеров по всему миру, побуждая их отдать большую часть своего богатства.
В Клятве дарения нет ничего, что указывало бы на тот, какие именно пожертвования будут сделаны, или даже будут ли они сделаны при жизни или после смерти миллиардера: это всего лишь объявление общей приверженности к использованию личного богатства для якобы общественного блага. Клятва дарения является не юридическим, а моральным обязательством.
Существует длинный список людей и семей, которые дали Клятву дарения: Марк Цукерберг и Присцилла Чан, а также около 174 других миллиардеров, включая такие имена, как Ричард и Джоан Брэнсон, Майкл Блумберг, Баррон Хилтон и Дэвид Рокфеллер. Казалось бы, многие из богатейших людей мира просто хотят отдать свои деньги на добрые дела.
Все это сводится к тому, что исследователи Иан Хей и Саманта Мюллер скептически называют «золотым веком филантропии», в котором с конца 1990-х годов пожертвования на благотворительность от сверхбогатых людей выросли до сотен миллиардов долларов.
Эти новые филантропы придают благотворительности «предпринимательский настрой», писали Хей и Мюллер в 2014 году, но основная цель филантропов, по их мнению, состоит в том, чтобы «отвлечь внимание и ресурсы от недостатков современных проявлений капитализма» и может также служить заменой публичного изъятия их средств государством.
По сути, то, что мы наблюдаем, - это передача ответственности за общественные блага и услуги от демократических институтов сверхбогатым семьям.
В сообществе CEO выполнение социальных обязанностей больше не обсуждается с точки зрения того, должны ли корпорации нести ответственность за нечто большее, чем их собственные деловые интересы.
Вместо этого речь идет о том, как филантропия может быть использована для укрепления политико-экономической системы, которая позволяет такому небольшому числу людей накапливать непристойные богатства. Примером этой более широкой тенденции как раз и является инвестирование Цукерберга в решение жилищного кризиса в районе залива.
Надежда на то, что благотворительность бизнесменов-миллиардеров окажет поддержку общественным проектам является частью того, что было названо «филантрокапитализмом» (от англ. 'philanthrocapitalism').
В слове филантрокапитализм заложено очевидное несоответствие между благотворительностью (традиционно ориентированной на дарении) и капитализмом (основанном на стремлении к экономической выгоде). Сам же этот термин появился как попытка урегулировать это несоответствие.
Как объясняет историк Миккель Торп, филантрокапитализм основывается на утверждении о том, что:
«капиталистические механизмы превосходят все другие (особенно государство), когда речь идет не только о создании экономического, но и человеческого прогресса и о том, что рынок и участники рынка должны также быть созидателями хорошего общества».
Золотой век филантропии - это не только преимущества, которые предоставляют индивидуальные дарители. В более широком смысле филантропия служит для узаконивания капитализма, а также для его дальнейшего распространения во все сферы социальной, культурной и политической деятельности.
Филантрокапитализм - это гораздо больше, чем простой акт щедрости, которым он пытается казаться. На самом деле, филантрокапитализм - это внедрение неолиберальных ценностей, олицетворяемых миллиардерами, которые возглавили это движение.
Филантропия подстраивается по те же условия, которые руководитель применяет к своему бизнесу. Благотворительная деятельность трансформируется в бизнес-модель, в которой используются рыночные решения, характеризующиеся эффективностью и количественными издержками и выгодами (то есть, доходами и расходами).
Филантрокапитализм применяет управленческие дискурсы и практики бизнеса корпораций и адаптирует их к благотворительной работе. Основное внимание уделяется предпринимательству, рыночным подходам и показателям эффективности. Процесс финансируется сверхбогатыми бизнесменами и управляется теми, кто имеет дело с бизнесом. Результатом на практическом уровне является то, что филантропия осуществляется руководителями так же, как и ведение бизнеса.
В связи с этим в последние годы изменились благотворительные фонды. Как пояснили в газете Гарри Дженкинса, профессора права в Университете Миннесоты, благотворительные фонды становятся все более управляемыми, ориентированными на финансовые показатели и бизнес, в их взаимодействии с государственными благотворительными организациями-получателями средств, в попытке продемонстрировать то, что работа фондов является «стратегической» и «подотчетной».
Все это сильно отличается от мягкого перехода к другому и лучшему способу делать то, что, как утверждается, является способом «спасти мир посредством бизнес-мышления и рыночных методов», как выразился Дженкинс.
Вместо этого, есть реальный риск того, что филантрокапитализм приведет к поглощению благотворительной деятельности бизнес-интересами. В результате, это приведет к преобладающему доминированию модели сообщества CEO и ее корпоративных институтов.
Современный генеральный директор находится на переднем крае политической и медиа-сцены. Хотя это часто приводит к тому, что руководители становятся раскрученными в сознании обывателя знаменитостями, они также становятся подверженными тому, чтобы стать козлами отпущения за экономическую несправедливость.
Все более публичная роль, которую играют руководители, связана с обновленной корпоративной ориентацией на более широкую социальную ответственность CEO. Фирмы должны теперь сбалансировать, по крайней мере риторически, приверженность к получению прибыли и приверженность к социальным результатам.
Это нашло свое отражение в продвижении идеи «тройного итого», которое сочетает социальные, финансовые и экологические приоритеты в корпоративной отчетности.
Этот поворот к социальной ответственности представляет собой определенную проблему для руководителей. Хотя фирмы могут пожертвовать некоторой краткосрочной прибылью ради сохранения своей общественной репутации, та же возможность редко предоставляется самим руководителям, эффективность которых оценивается по их квартальным отчетам и по тому, насколько хорошо они соблюдают финансовые интересы своих акционеров.
Таким образом, в то время, как стратегии социальной ответственности могут завоевать общественное признание, на заседаниях совета директоров часто бывает другая ситуация, особенно при тщательном изучении бюджета.
Есть еще один экономический стимул для руководителей, чтобы избежать фундаментальных изменений в своей деятельности во имя социальной справедливости, поскольку значительная часть вознаграждения генерального директора часто состоит из акций компании и опционов на акции.
Принятие справедливой торговой политики и решение каких-либо социальных проблем может быть хорошим шагом для всего мира, но потенциально катастрофическим ударом по финансовому благополучию фирмы. То, что является этически ценным для голосования и завоевания общественного доверия, не обязательно несет в себе конкретную ценность для корпораций, а также может быть совсем не выгодно для личных интересов топ-менеджеров корпораций.
Многие фирмы пытались разрешить это противоречие через громкую филантропию. Жесткая эксплуатационная практика по отношению к работникам или корпоративная халатность остаются за кадром, поскольку компании публично отчитываются об эффективных и налогооблагаемых взносах в хорошие социальные проекта.
Такие взносы могут быть относительно небольшой платой по сравнению с расходами на изменение фундаментальной операционной практики. Точно так же, благотворительность - это прекрасная возможность для руководителей, делать, по мнению общественности, добро, не жертвуя при этом своим стремлением получать прибыль в ущерб социальной справедливости.
Благотворительная деятельность позволяет руководителям быть филантропическими, а не экономически прогрессивными или политически демократическими.
В некоторых случаях есть еще более очевидное финансовое соображение. Благотворительность может быть абсолютным благом для накопления капитала: корпоративная филантропия, как показывает практика, оказывает положительное влияние на восприятие корпорации аналитиками фондового рынка.
На личном уровне руководители могут воспользоваться освещением своей индивидуальной благотворительности в СМИ, чтобы отвлечь общественность от других, менее популярных действий. Как исполнительная власть, они могут нажиться на приросте капитала, образовавшегося благодаря введению громких благотворительных стратегий.
Само понятие корпоративной социальной ответственности, или КСО (CSR, от англ. 'corporate social responsibility'), подверглось критике за предоставление компаниям морального прикрытия, чтобы использовать в бизнесе довольно эксплуататорские и социально разрушительные методы.
В нынешнюю эпоху социальная ответственность, изображаемая как индивидуальная черта характера руководителей, позволила корпорациям работать более безответственно, когда-либо.
Очень широкое участие исполнительных директоров в филантрокапитализме можно рассматривать как ключевой компонент управления личной репутацией и репутацией своей корпорации. Это часть маркетинга самой фирмы, так как добрые дела ее лидеров стали ассоциироваться с добрыми делами фирмы.
Ирония заключается в том, что филантрокапитализм также предоставляет корпорациям моральное право, по крайней мере в общественном сознании, быть социально безответственным. Превознесение личной щедрости CEO может дать им в глазах общественности право на то, чтобы их корпорации действовали безжалостно и без малейшей оглядки на более широкие социальные последствия своей деятельности.
Эта угроза отражает напряженность, лежащую в основе современной КСО: чем более положительным и нравственным выглядит CEO, тем теоретически более безнравственно он может вести бизнес.
Лицемерие, демонстрируемое руководителями, претендующими на социальную ответственность и благотворительность, также раскрывает более глубокую авторитарную мораль, которая преобладает в сообществе CEO. Филантрокапитализм обычно представлен как компонент социальной справедливости в условиях аморального международного свободного рынка.
В лучшем случае, корпоративная благотворительность - это разновидность добровольного налога, составляющего 1% и выплачиваемого за роль корпораций в создании такого экономически неравного и несправедливого мира.
Тем не менее, эта культура «дарения» также помогает поддерживать и распространять отчетливо авторитарную форму экономического развития, которая отражает стиль самодержавного лидерства руководителей, которые преимущественно и финансируют ее.
Коммерциализация благотворительности имеет опасные последствия, которые выходят за рамки экономики. В политическом плане свободный рынок считается основным требованием либеральной демократии. Однако недавний анализ показывает более глубокую связь между процессами маркетинга и авторитаризма. В частности, для реализации этих часто непопулярных рыночных изменений требуется сильное правительство.
Образ могущественного самодержца, таким образом, превращается в потенциально позитивную фигуру перспективного политического лидера, который может направить свою страну на правильный рыночный путь перед лицом «иррациональной» оппозиции. Благотворительность становится каналом для руководителей, позволяющим финансировать таких лидеров.
Разработка концепции филантрокапитализма также знаменует собой все большее вторжение бизнеса в предоставление общественных благ и услуг. Это посягательство не ограничивается деятельностью отдельных миллиардеров - оно также становится частью деятельности крупных корпораций под маской КСО.
Это особенно характерно для крупных транснациональных корпораций, чей международный охват, богатство и власть дают им значительное политическое влияние. Эти отношения упоминаются как «политическая КСО».
Профессоры деловой этики Андреас Шерер и Гвидо Палаццо отмечают, что для крупных корпораций «КСО все чаще проявляется в участии корпораций в политическом процессе решения социальных проблем, часто в международном масштабе». Усиление сотрудничества бизнеса с правительствами, гражданскими органами и международными институтами, означает то, что историческое разделение между целями государства и корпораций становится все более размытым.
Глобальные корпорации уже давно участвуют в квазиправительственных мероприятиях, таких как установление стандартов и кодексов (например, негласное участие компаний Большой четверки в разработке международных стандартов бухучета и аудита), и сегодня все чаще участвуют в других видах деятельности, которые традиционно являются областью государственного управления, таких как обеспечение общественного здравоохранения, образование, защита прав человека, в решении социальных проблем, таких как СПИД и недоедание, защита окружающей среды и содействие миру и социальной стабильности.
Сегодня крупные организации могут обладать значительной экономической и политической властью в международном масштабе. Это означает, что их действия и порядок регулирования этих действий имеют далеко идущие социальные последствия.
В 2000 году Институт политических исследований в США сообщил, сравнив доходы корпораций с ВВП, что 51 крупнейших экономик мира были корпорациями, а 49 были национальными экономиками.
Крупнейшими корпорациями были General Motors, Walmart и Ford, каждая из которых была более экономичной, чем Польша, Норвегия и Южная Африка. Руководители этих корпораций сейчас являются квазиполитиками. Достаточно вспомнить о растущей власти Всемирного экономического форума. Ежегодная встреча в Давосе в Швейцарии, которая официально декларируется как встреча руководителей корпораций и высокопоставленных политиков якобы с целью «улучшить мир», теперь превратилась в ритуал, который символизирует международное влияние и власть руководителей корпораций.
Развитие КСО не является результатом корпоративных инициатив для совершения добрых дел, а является ответом на широкомасштабную активность профсоюзов, инициативных групп и некоммерческих общественных организаций в отношении КСО.
Часто это происходит в ответ на неспособность правительств регулировать крупные корпорации. Промышленные аварии и скандалы также оказывают давление на организации, заставляя их усиливать саморегулирование.
Важным инцидентом, способствовавшим появлению КСО, было участие корпораций Gap и Nike в скандале с эксплуатацией детского труда, о чем стало известно после трансляции документального фильма BBC Panorama в октябре 2000 года.
В фильме было показано, что на фабриках в Камбодже, производящих одежду Gap и Nike, - ужасные условия труда. Там работали дети по 12 часов семь дней в неделю, и при этом они вынуждены были работать сверхурочно и подвергались недопустимому физическому и эмоциональному давлению со стороны руководства. Последовавший за этим общественный резонанс потребовал от Gap и Nike и других подобных им корпораций взять на себя большую ответственность за негативные социальные последствия их деловой практики.
КСО была введена с целью снижения негативных последствий корпоративных корыстных интересов. Но со временем она превратилось в средство дальнейшего укрепления этих корыстных интересов, при том, что формально она служила совсем другим целям.
Когда возникает угроза корпоративного скандала, КСО рассматривается как средство, благодаря которому корпоративная репутация может быть восстановлена, а угроза государственного регулирования может быть смягчена. Опять же, здесь мы видим, как корпорации под видом ответственной социальной практики увеличивают свою собственную политическую власть и уменьшают власть национальных государств над своими собственной деятельностью.
Осознание того, что корпорации используют КСО в целях повышения или защиты собственной репутации, поставило под сомнение этику КСО. Было высказано мнение о том, что, вместо того, чтобы использовать КСО как средство «быть хорошими», корпорации относятся к нему просто как к средству «казаться хорошими».
Даже Enron, до своего легендарного скандала с мошенничеством и крахом в 2001 году, была хорошо известна своей пропагандой социальной ответственности.
Щедрость руководителя корпорации выглядит эпично в пропорциях - или, по крайней мере, так, как она изображается в схемах и графиках. Действительно, на индивидуальном уровне трудно придираться к тем богатым людям, которые отдали существенные доли своего богатства на благотворительность или к тем корпорациям, которые защищают социально ответственные программы. Но то, цель, на которую КСО и филантрокапитализм нацелены в более широком смысле, - это оправдание социального неравенства в отношении сверхбогатств, а не какое-либо противодействие ему.
Несмотря на очевидное широкое распространение пожертвований, финансируемых филантрокапитализмом, так называемый золотой век филантропии также является веком роста неравенства.
Это ясно изложено в отчете Оксфама от 2017 года под названием «Экономика на 99%». В нем подчеркивается несправедливость и неустойчивость мира, страдающего от растущего неравенства: с начала 1990-х годов первый 1% богатых людей мира получил больше дохода, чем все нижние 50%.
Почему так?
Отчет Оксфама возлагает вину за это на корпорации и глобальные рыночные экономики, в которых они работают. Статистика вызывает тревогу: 10 крупнейших корпораций мира имеют доходы, превышающие общие доходы 180 наименее богатых стран.
Корпоративная социальная ответственность не имеет никакого реального значения. В докладе говорится:
«Когда корпорации работают сугубо в интересах богатых людей, выгоды от экономического роста не достаются тем, кто в них больше всего нуждается. Стремясь обеспечить высокую прибыль тем, кто находится наверху, корпорации вынуждены сильнее эксплуатировать своих работников и избегать уплаты налогов, которые приносят пользу всем остальным, в том числе беднейшим людям».
Ни филантропия сверхбогатых, ни социально ориентированные корпоративные программы не оказывает реального влияния на борьбу с этой тенденцией, так же, как милостыня Цукерберга в размере 3 млн. долларов окажет лишь незначительный эффект на жилищный кризис в Сан-Франциско. Между тем, огромные состояния в руках немногих людей, независимо от того, получают ли они их за счет наследования, торговли или преступности, продолжают расти за счет бедных.
В конце концов, именно капитализм лежит в основе филантрокапитализма, а корпорация лежит в основе корпоративной социальной ответственности, и в итоге и то и другое стремится оправдывать систему, которая настроена в пользу богатых.
Особенно важный момент в этом новом подходе заключается не в том, что богатые люди поддерживают благотворительные начинания, а в открытости, которая, как объясняет социолог Линси МакГей, «сознательно сводит на нет различие между общественными и частными интересами, чтобы оправдать все более высокий личный доход».
В сообществе CEO корпоративная логика, такая как это правило, гарантирует, что любые действия, которые считаются щедрыми и социально ответственными, в конечном итоге принесут личную финансовую выгоду.
Именно в соответствии с этой логикой механизмы для устранения неравенства находятся в руках богатых и таким образом, что в конечном итоге приносят им выгоду. Худшие проявления неолиберального капитализма морально оправдываются действиями тех людей, которые извлекают выгоду из этих эксцессов. Перераспределение богатства находится в руках богатых, а социальная ответственность - в руках тех, кто эксплуатирует общество для личной выгоды.
Между тем неравенство растет, и как корпорации, так и богатые по-прежнему успешно находят способы избежать налогов, которые платят остальные.
В новом обществе руководители больше не довольствуются бизнесом; они также должны хотят контролировать общественные блага.
В то время, как на веб-сайте Giving Pledge появляется все больше улыбающихся лиц самодовольных руководителей, объективная реальность - это мир, характеризующийся резким неравенством, которое с каждым годом все более усугубляется.